Мариам, Мариша, Муся

Как Мерабова попала в мир музыки и кто выбивал из неё лень.

Джазовая певица Мариам Мерабова рассказывает «СтоЛИЧНОСТИ» о родителях, переехавших из Тбилиси в Ереван, «перевёрнутых» армянах и особой роли русского языка.

А в паспорте – Марине

– Все знают вас как Мариам. Но по паспорту ваше имя Марине. Как так получилось?

– Когда папа пошёл оформ­лять документы в ЗАГС, паспортистка сбила его с толку: «Зачем вам Мариам? Марине лучше, современнее». Тогда, в 1972 г., в Ереване действительно в моде были имена Марине, Карине. Ну папа и записал меня, как Марине. За что получил «люлей» от тестя (отца моей мамы). Для него существовала только Мариам – так звали мою прабабушку. При крещении в итоге мне дали это имя. Родители называли меня дома Маришка, бабушка с дедушкой – Марьямчик.

– А вам какое имя ближе?

– Откликаюсь и на Мариам, и на Маришу, и на Маринку, и на Машу. И особенно на Мусю (смеётся).

– Ваши родители родом из Тбилиси. Как их занесло в Ереван?

– Во времена геноцида армян мои предки по маминой и отцовской линии осели в грузинском Тифлисе. Поскольку Грузия входила в состав Российской империи, произошла русификация, и многие кавказские фамилии получили окончание -ов/-ова. Так Алахвердяны стали Алахвердовыми (девичья фамилия Мерабовой. – Ред.). Папа работал юристом, а мама – журналисткой в газете «Заря Востока», позже помощником режиссёра, редактором на грузинском телевидении. А когда маму пригласило ереванское общество «Знание», родители поняли, что это их шанс отдать дань родной земле. Переехали. Но было непросто. Ереванцы в массе своей пришлых армян (их называли «шуртвац хай» – дословно «перевёрнутые») не очень жаловали. Хотя среди местной интеллигенции у родителей была масса друзей.

– Дома говорили на армян­ском?

– Только тогда, когда ­хотели, чтобы мы, дети, ничего не поняли. А так всё общение было на русском. Но армянский я знаю, в детстве хорошо говорила. Сейчас требуется пара недель в среде, чтобы язык вернулся.

– Недавно вы написали в соцсети: «Мы были русскими потому, что именно этот язык связал нас всех, помог поднять образование во всех республиках, помог родиться талантам, стать всемирно известными учёными, режиссёрами и т. д.». Вы так всегда воспринимали русский язык?

– Конечно, русский – это не только язык. Это огромный эгрегор (групповое биополе. – Ред.) культуры, к которому присоединяешься и питаешься. Это как пуповина, которую нельзя было отрезать, на мой взгляд. Ведь на эту общую культуру работало огромное количество разных народов. И русский язык действительно связывал нас всех.

– Кстати, часто слышу от вокалистов, что русский не очень певучий. Вы тоже так думаете?

– Это из серии: «Вы не любите кошек?! Да вы просто не умеете их готовить» (цитата из сериала «Альф». – Ред.). Русские слова прекрасно поются, надо просто уметь этим пользоваться. Когда была молодой и глупой, считала, что на английском петь легче. Повзрослев и начав интересоваться всемирным наследием фольклора, поняла, что это не так. Бывает просто идеальное созвучие мелодии и фонетики… Исполнять такие произведения – это как вышивать кружева. Напевает: «Что знает о любви любовь, в ней скрыт всегда испуг…» (Е. Евтушенко. – Ред.). Такие мастера, как Евтушенко, Рождественский, Фатьянов, умели слышать музыку и при помощи поэзии раскрывали красоту мелодий.

Трофейный аккордеон

– Музыка в вашем ереванском доме звучала?

– Ни одно застолье не обходилось без неё. У папы был шикарный немецкий аккордеон – его фронтовой трофей (он ушёл на фронт совсем молодым, был ранен под Солнечногорском). Играл папа на нём идеально, как и на фортепиано, на слух, не имея музыкального образования. И мама играла на фортепиано. Бабуля изумительно пела романсы, арии из оперетт и при этом тоже владела инструментом. А её брат! У меня сохранилась бобина с записью его голоса – просто фантастика, я никто по сравнению с этим человеком (смеётся). В общем, у нас был семейный оркестр, поэтому к нам часто приходили гости. Просто так за столом никто не сидел – всё через приз­му культуры (музыки, театра, поэзии). Мы, дети, были внутри этого. Нас никто не удалял в другую комнату.

– Понятно, почему вы стали певицей.

– Мама, по сути, не оставила мне выбора. Она держала меня в ежовых рукавицах. Музыкальные таланты у меня обнаружились рано, а вместе с ними большое количество лени. Мама в буквальном смысле выбила её из меня. В 1980 г., когда мне было 7 лет, мы переехали в Москву ради серьёзного музыкального образования. Я поступила в школу Гнесиных, проучилась 2 года в одном классе с пианистом Женей Кисиным. Бася Шульман (Басиния Шульман, пианистка. – Ред.) занималась у того же педагога, что и я.

– Вам из своих детей лень приходилось выбивать?

– Конечно. Было время, когда и ремешок использовала (смеётся). Но они знают, что это любя. Как мой любимый батюшка говорит: «По попе, но с любовью».

9 лет университетов

– Вы начинали профессиональный путь в качестве бэк-вокалистки, работали с Николаем Носковым, Сергеем Вороновым, Сосо Павлиашвили, Ольгой Кормухиной.

– С Колей Носковым и Сергеем Вороновым я работала на живых выступлениях. С Олей Кормухиной только на студии во время записи альбома «Падаю в небо» (2012 г.). И с Сосо тоже работали только в студии.

– Зачем вам понадобилась эта ступенька? Вы не обладали такой дерзостью, чтобы сразу делать сольную карьеру?

– Я же была не просто девочкой на подпевках, которая поёт «ууу, еее, аааа». Мы делали крутые вещи с Носковым и Вороновым, это было так профессионально – не каждый певец споёт. Так что 5 лет в Гнесинке и по 2 года с Носковым и Вороновым – это уже серьёзные университеты (смеётся).

– Свой последний альбом вы выпустили в 2004 г. Почему за столько лет не случилось нового?

– У меня нет спонсора. Всё, что делаю, делаю на свои. Это тяжело, но так лучше. У меня замечательная административная команда – маленькая, но верная. Я выбираю репертуар, а также решаю, где, с кем и зачем его исполнять. Сейчас мы работаем над новым альбомом, осталось записать две песни. В этом году обязательно выпустим.

Вечерний джайв

– А с концертами как обстоят дела?

– Мы выступаем с группой Miraif, созданной ещё моим покойным супругом Арменом. Помимо этого, у меня есть и другие творческие проекты – с разными оркестрами, разными программами – от советских песен до джаза. На днях в рамках фестиваля «Хор без границ» вместе с хором Минина я исполнила на арамейском языке несколько партий уникального произведения Карла Дженкинса Stabat Mater. Еле нашла преподавателя по арамейскому, чтобы понимать, как правильно ставить акценты.

И ещё горжусь юбилейным концертом, который мы сделали вместе с Симфоническим оркестром МВД России под управлением Феликса Аранов­ского в «Зарядье». Это большая серьёзная работа, на которую у меня ушло много нервных клеток, сил и денег. Помимо этого, уже почти год по воскресеньям я веду на Радио Jazz программу «Вечерний джайв». Счастлива, что мне дали такую возможность беседовать о музыке с потрясающими музыкантами, не всегда, кстати, именитыми. Важно, что в программе звучит авторская музыка. У нас столько музыкантов пишут в стол, к большому сожалению. Надо их поддерживать.

Досье

Мариам Мерабова

Родилась в 1972 г. в Ереване. Окончила эстрадно-джазовое отделение по классу вокала училища им. Гнесиных. Певица (меццо-сопрано), автор песен, композитор. Участ­ница шоу «Голос», «Точь-в-точь» и «Три аккорда».

У Мариам трое детей – Ирма (1995 г. р.), Софья (2007 г. р.), Георгий (2013 г. р.).