Маршаки - дед, отец, сын

Фото: wikipedia.org
Самуил Яковлевич Маршак

Все потомки поэта - выдающиеся люди

В Москве появится памятник Маршаку. На Лялиной площади, недалеко от дома на Земляном Валу, где жил Самуил Яковлевич. Памятник рукотворный, видимый глазу. За памятью же текучей, что не ухватишь, и живой надо ехать в цветаевское Болшево. К самим Маршакам. На дачу.

На большом участке, купленном когда-то поэтом, - старые ели, деревянные дома-терема. В кабинете - стол деда с зелёным сукном, на нём - серебристый монитор внука. Чёрно-белые портреты по всем стенам, камин и... книги, книги. Деда, сына, внука. Их узнаваемый запах. Разговоры в спускающихся на дачи сумерках. И варенье из яблок от столетних маршаковских яблонь.

«В каком-то смысле я прожил, конечно, не свою жизнь. А жизнь внука своего деда. Но это счастливая жизнь…» - признаётся Александр Иммануэлевич Маршак.

В белой рубашке

- Мне всегда говорили: «Ну ты же Маршак! Ты должен!» Или: «Как ты можешь себе это позволить, ты же Маршак!» Мой отец взял с меня слово, что я никогда ради собственного блага не произнесу имя деда. И сам произнёс его только один раз. Утро моей свадьбы. На даче некому кормить собак. Я в 6 утра поехал сюда, а отец обещал купить букет для моей невесты. Москва, 1973 год. Цветов не достать. Отец надел свой орден лауреата Госпремии по физике и пошёл к директору цветочного магазина на Арбате. Назвал имя. И тот достал из-под полы букет для Тани (ныне верной хранительницы дедовского наследия).

Быть внуком Маршака невероятно трудно - всё время в белой рубашке. И невероятно легко. Ведь дед - это не только стихи. Это ещё и неколебимый нравственный ориентир. 

Дед был человеком безудержной храбрости. Мало кто знает: после революции в него стреляли. На Кубани в редакцию пришёл человек, с которым дед вёл газетную полемику, и наставил в упор пистолет. Дед даже не отвернулся: «Стреляй!» Один из сотрудников успел толкнуть выстрелившего под локоть... Дед не отрёкся от учеников, когда началась травля его ленинградской редакции. Одно упоминание имени Зощенко было опасным - но когда в 1957-м они встретились, дед бросился ему на шею. Тот отстранился: «Дорогой, со мной не принято здороваться…» - а дед пригласил его на свой юбилей. А сколько книг бесконечно щедрый Маршак «подарил»! Бианки умолял его поставить на обложке «Лесной газеты» два имени - дед отказался. «Республика ШКИД» во многом написана рукой деда. А «Рассеянный с улицы Бассейной»! Был такой бедствующий поэт Владимир Пяст, его надо было спасать, но у деда у самого не было денег, и он договорился с издательством, что те дадут Пясту аванс под книгу. Пясту дали денег, а деду пришлось написать прототипа «Рассеянного» - который вышел под чужой фамилией! И я по сей день сверяю свои по­ступки с масштабом личности деда. И отца. 

Так сложно. И так легко.

Невидимая муза 

Главным в жизни деда была семья. Поэтому он и не остался в Палестине, где путешествовал. По пути туда, на корабле, он познакомился с нашей бабушкой, Софьей Михайловной. Безумно красивая, женственная, рукодельница… и - выпускница естест­венно-научного факультета Лондонского университета, который закончила вместе с дедом. И детская поэзия, я думаю, зародилась в Маршаке именно из-за семьи. Из-за её трагедии. 

У них с бабушкой родился первенец. Дочь. Они жили тогда в Воронеже, Натанаэль была совсем маленькой… Пошли в гости, и с девочкой осталась сидеть сестра Софьи Михайловны. Натанаэль побежала за мячиком, опрокинула на себя кипящий самовар и погибла. 

Здесь, на этих полках, сохранилось тогдашнее письмо деда к вдове Горького: «У нас трагедия, погибла дочь, в наших сердцах - невостребованная любовь, которую мы хотим отдать детям. Помогите нам с женой устроиться в какую-нибудь дет­скую колонию...» 

Натанаэль потом всю жизнь была его невидимой музой…

После моего отца, Иммануэля, у Маршаков родился ещё один сын - Яков, «сгоревший» от чахотки. По­этому с единст­венным выжившим ребёнком у деда была одна кровеносная система. Я даже обижался на отца во многом… После работы он всегда шёл сначала на Земляной Вал, и только потом - к нам домой. Литературный секретарь деда В. Глоцер вспоминал, что Самуил Яковлевич не мог лечь спать, не попрощавшись с сыном. Заработавшись, дед мог набрать наш номер в первом часу ночи, чтобы просто пожелать спокойной ночи. 

«Папина лампочка»

Я закрываю глаза и слышу их голоса. Мы с дедом виделись каждую неделю, он читал вслух стихи. А всю классику нам с братом прочёл отец. Чтение было воздухом из открытой форточки - притоком кислорода. Отец находил это время, хотя был выдающимся физиком своего времени. Он придумал такую мощную лампу, которая могла осветить маленький город. Вспышка фотоаппарата - его изобретение. Мигающие сигналы самолётов - тоже. «Папина лампочка», - думаю я иногда, задирая голову в небо… Одновременно с этим Иммануэль Маршак стал первым переводчиком на русский язык романов Джейн Остин. И главным составителем обширного дедовского архива. Умирая, он показал его директору ЦГАЛИ, и тот остолбенел: на карточках была описана каждая рукопись, каждое письмо! «Такую работу не смог бы проделать и целый отдел!» 

Я иногда думаю, что дед - это вся поэзия. А отец - это весь свет. Этой поэзии и этого света мне хватило на целую жизнь.

А сейчас судьба моя неожиданно развернулась. 

И я понимаю, что этого бы не случилось, если бы не заложенное в детстве. Из английской детской поэзии дед перевёл около 120 стихотворений. И так вышло, что я за 10 последних лет перевёл всё, что не успел сделать дед. Эти книги выходят с нашими именами, но мне до сих пор неловко видеть своё - рядом с именем Самуила Яковлевича... 

Здесь, на даче, в окружении старых сосен и яблонь, мы с Таней часто читаем нашим внукам (их уже четверо) вслух - так, как читал нам когда-то отец, а отцу - дед. И стараемся передать им и всю маршаковскую поэзию, и весь свет.